Кэллум сел прямее.

– Она? Так кто же это? Я ее знаю?

– О, ты хорошо ее знаешь, но не уверена, что сможешь поверить мне.

– Ну? Кто это был?

Я сделала глубокий вдох и сильно выдохнула:

– Кэтрин.

Какое-то мгновение он смотрел на меня ничего не выражающим взглядом.

– Кэтрин?

– Твоя сестра Кэтрин. Живая, во плоти и крови. Она живет, дышит и крадет мои деньги. И улыбается при этом.

Его лицо перекосилось от шока, а затем он отрицательно покачал головой:

– Ты, должно быть, ошибаешься. Кэтрин мертва. Я видел, как она превратилась в сноп искр и погибла.

– Я не ошибаюсь. Это была она, что и зафиксировано на пленке. Она смотрела прямо в камеру и улыбалась, словно знала, что мы увидим ее. Она жива! Ты понимаешь, что это значит? – Мне хотелось растрясти его, сделать так, чтобы он перестал волноваться и подумал о том, как все это важно и волнующе.

– Кэтрин жива? – Его голос был чуть громче шепота.

– Жива, – согласилась я, – и готова к тому, чтобы грузить нас проблемами. – Он опять нахмурился и стал смотреть вдаль, на его яркие голубые глаза набежала тень. Пару раз мне показалось, что он хочет заговорить, но у него не получилось. Я ждала, пока он усвоит то, о чем я ему сказала, и наконец он расправил плечи и посмотрел на меня.

– Кэтрин жива. – На этот раз это было утверждение, а не вопрос.

– Да, она жива и кусается.

– И именно она делает твою жизнь такой печальной. – Еще одно утверждение.

– Думаю, да, – кивнула я. – Но более важно то, что она смогла избежать участи дерджа и снова стать человеком.

На лице Кэллума опять появился отсутствующий взгляд.

– Вот что случается, если мы опустошаем чей-то мозг – мы снова становимся живыми. – Голос у него был тихий и взволнованный. – Мы не умираем, как все думают, но получаем обратно свои жизни.

– Я знаю, и разве это не прекрасно? Значит, у тебя есть выход – тебе больше нет необходимости тратить вечность на то, чтобы болтаться между жизнью и смертью. Ты можешь уйти оттуда и присоединиться ко мне!

Он сиял так, словно волнение освещало его изнутри.

– Мы, в конце-то концов, сможем быть вместе, – выдохнул он, прижав меня крепче к себе в зеркале, и поцеловал в ухо. – Значит, у Кэтрин остались твои воспоминания, и вот почему она так хорошо тебя знает.

– Да. Я пыталась не слишком задумываться над этим. Мне не нравится, что ей знакомы любые детали моей жизни, – призналась я.

Его задумчивые глаза вновь обратились к горизонту, и раннее утреннее солнце позолотило его волосы.

– Ей известно все. Каждый момент твоей жизни.

Я с трудом сглотнула, подумав об этом. Дело тут было не в моих подругах или в деньгах на счете. Ей была известна каждая моя мысль о Кэллуме, мои желания и фантазии, и все это могло оказаться в ее власти. Прежде такое не приходило мне в голову.

– Ты считаешь, это действительно возможно? – спросила я, стараясь не выдать своего ужаса.

– Она забрала у тебя все мысли и воспоминания и, значит, владеет ими до сих пор.

– Но это так досадно, даже неприлично. Бывает, я не хочу ни с кем делиться своими мыслями, не говоря уж о Кэтрин. – Я сделала небольшую паузу. – Надо сказать, что-то из них может вызвать у нее не самые приятные ощущения – она относится к тебе не так, как отношусь к тебе я.

– Я в этом не сомневаюсь. – На его губах появилось слабое подобие улыбки, а затем его лицо неожиданно осунулось.

– Что такое?

– Мы с тобой не скоро сможем соединиться в одном пространстве. Сначала надо решить очень большую и трудную проблему.

– Какую еще проблему? Мы уже много чего решили.

– Наверное, я смогу спастись, но для этого необходимы чьи-то воспоминания. Мне придется кого-то убить.

И как только я не подумала об этом? Я почувствовала себя загнанной в тупик; все мое воодушевление мгновенно испарилось. У Кэтрин все получилось только потому, что она бросила меня умирать. А я знала, что Кэллум никому не желал этого.

– А разве мы не можем опять сделать копию? Это может сработать?

– Тогда надо будет подключить к делу еще одного дерджа, а я не вижу никого, кто бы пожертвовал запасом своей памяти ради того, чтобы ты была в безопасности, а ты?

Я знала о боли, которую он терпел каждый божий день из-за того, что делал для меня, желая сохранить мне жизнь. И я была совершенно уверена: он не рассказывает мне про эту боль всего. Для этого он слишком сильно меня любит. Никого больше не было на всем белом свете, кто сделал бы то же самое для нас. Мы оба какое-то время сидели и молчали: он смотрел вдаль, а я изучала изношенное оборудование детской площадки. Мой мозг продолжал без устали работать.

– Кэллум, я не знаю, что сказать. Ты понимаешь, что я готова на все, лишь бы помочь тебе. Хочешь взять некоторые из моих воспоминаний? Это поможет?

Он посмотрел на меня как на сумасшедшую.

– Что? Не говори ерунды.

– Это не ерунда. Я просто пытаюсь рассмотреть все варианты.

Он сжал пальцами свободной руки переносицу и закрыл глаза.

– Послушай, я понимаю, что ты предлагаешь, и люблю тебя за это, но здесь нет никаких вариантов. Разве ты этого не видишь? Либо я убью кого-либо, либо ничего не изменится!

Я, потрясенная, замолчала. Что с ним происходило? Он сконцентрировался на покрытии площадки и время от времени качал головой. Наконец я не выдержала:

– Кэллум, ты хорошо себя чувствуешь? Ты сам на себя не похож этим утром.

– Ну конечно, я… – огрызнулся он, но тут же осекся. – Утро – вот проблема. Этим утром я собрал недостаточно эмоций. Пришел прямо сюда – убедиться, что ты в безопасности. У меня плохо получается думать.

Я мысленно вздохнула с облегчением. Он говорил мне прежде, что первым делом надо наполнить амулет, потому что воспоминания начинают улетучиваться с вечера, а я никогда еще не видела его так рано. Обычно ему не было нужды много работать утром, поскольку он был не так несчастен, как остальные, но раз он отдавал предпочтение только воспоминаниям и счастливым мыслям, не имеющим особого значения, это сильно замедляло этот процесс. Я знала, что обычно по утрам он ходит на станции и отыскивает людей, читающих книги в остановившихся поездах, и это позволяет ему продержаться до открытия кинотеатров.

– Ну, раз теперь нам известно, кто всему причиной, я смогу быть начеку, пока ты будешь завтракать. – И я одарила его самой задорной своей улыбкой.

Он бросил на меня благодарный взгляд.

– Может, я так и сделаю. Но пока мы должны быть очень осторожны – нельзя рассказывать обо всем, что мы узнали, кому попало.